— Ух ты, как интересненько! — Аделаида вертела головкой как заведенная.

— Что такое?

— Он еще спрашивает?! Видишь трибуны для знатных особ? Господи, какое великолепие! Какие гербы! И какой гость!

На противоположной стороне ристалищного поля, где за турниром наблюдала не чернь, а благородные господа и дамы, в самом деле виднелся длинный деревянный помост, сплошь увешанный треугольными щитами и яркими разноцветными геральдическими флажками. Под трибунами выстроилась шеренга орденских кнехтов с копьями: то ли охрана, то ли команда для растаскивания зарвавшихся поединщиков. Ребята чем-то смахивали на милицейское оцепление, отделяющее на матче зрителей-фанатов от футболистов.

На помосте — под навесами и балдахинами — установлены скамьи. А в самом центре зрительских VIP-трибун выделялись три тяжелых кресла с подлокотниками и высокими спинками. Не простые братья-крестоносцы занимали эти места.

Посередке восседал высокий, немолодой уже человек с заостренными чертами лица и умными, обманчиво сонными глазами. Никаких эмоций он не выражал. Вернее, очень старался этого не делать. Одет незнакомец был в фиолетовую епископскую сутану со стоячим воротником, а в качестве головного убора носил высокую остроконечную митру, раздвоенную наверху и расшитую богатым орнаментом.

Этот католический священник на пестрых ристалищных трибунах казался существом инородным и нелепым. Его свита — широкоплечие угрюмые молодцы в черных монашеских рясах и таких же черных плащах с капюшонами — тоже плохо вязались с празднично приподнятым турнирным настроением.

Вряд ли святого отца охраняли кроткие божьи люди. Под длинными широкими одеждами монахов что-то предательски топорщилось и выпирало. Явно не вериги для умерщвления грешной плоти. Оружие — то ли короткие мечи, то ли длинные кинжалы. Что именно — так сразу и не разберешь в путаных складках ряс и плащей. Но, в общем-то, дело понятное: времена и места здесь такие, что без оружия даже церковникам нынче — никак. Впрочем, клинки свои монашеская братия, в отличие от рыцарей, прикрывала стыдливо и тщательно. Видимо, сан все-таки обязывал божьих слуг по возможности прятать смертоносную сталь.

Глава 33

— Аделаида, ты знаешь, кто этот падре, которого обступили костоломы в монашеских одеяниях? — поинтересовался Бурцев.

— Судя по почетному месту в центре ложи, это сам Вильгельм, епископ Моденский и легат Папы Григория Девятого. Фридрих фон Берберг говорил, что посланник Рима специально прибыл в Хелмно, чтобы уладить разногласия, раздирающие орден. Вильгельм умеет примирять враждующих. Он опытный политик, и ему уже сейчас пророчат большое будущее — кардинальскую мантию, как минимум [67] .

«Ага, местный разводящий, значит, — усмехнулся Бурцев. — И кого же он тут будет разводить, интересно?»

— А собственно, чей конфликт должен уладить этот миротворец, Аделаида?

Княжна презрительно скривила губки:

— Ты еще не понял, что здесь соперничают не только рыцари-поединщики? Взгляни хорошенько на тех, кто сидит по разные стороны от его преосвященства.

Папский легат со всей своей хмуролицей черно-рясной монашеской братией, действительно, словно являлся некоей разделительной чертой.

Кресла по правую и левую руку от Вильгельма Моденского занимали два человека в одинаковых одеждах германского братства Святой Марии, но похожих друг на друга, как скала и рыхлый снежный ком. Справа — долговязый жилистый мужчина, уже в летах, с благородной проседью на висках и в бороде. Почти старик, однако достаточно крепкий, чтобы выйти на ристалище и свалить не один десяток молодых, но менее опытных бойцов. Сразу видно: дух тверд, а тело закалено суровой жизнью воина-аскета. Видимо, чувствуя свою силу, могучий старикан смотрел прямо. И смотрел смело. Пожалуй, валить своих противников этот будет по всем правилам рыцарской чести и с истовой молитвой на устах.

В левом кресле сидел более молодой, но хиловатый на вид и душонкой, и телом тевтон. Неопределенно среднего возраста. С неказистым лицом. Неказистым, но запоминающимся, правда. И весьма неприятным. Колючие хитрые глазки… Неспокойные, непоседливые какие-то, бегающие. Толстый подбородок с редкой бороденкой. И плотно сжатые жирные губы властолюбца. Шагать и шагать такому по трупам. Честно говоря, молодой Бурцеву понравился меньше. Этот не погнушается подленькими интрижками и, если сочтет нужным, не стесняясь ударит в спину. Нет, в поединке все же предпочтительнее иметь дело с пожилым.

Каждое из кресел плотным кольцом окружали рыцари в белых одеждах с черными крестами на груди и левом плече. И, как показалось Бурцеву, обе группки орденских братьев с неприязнью поглядывали друг на друга. Еще большая неприязнь сквозила во взглядах тевтонских предводителей. Хм-м, действительно любопытно. И еще одну деталь нельзя было не заметить. Позади старшего орденского начальника знаменосец держал классический тевтонский стяг: черное перекрестие на белом фоне. За креслом же молодого тевтона развевалось знамя с изображением Девы Марии. Святая Дева держала на руках младенца-Христа и занимала почти все свободное место на полотнище. Конечно, здесь тоже присутствовал тевтонский крест, заключенный внутрь изящного геральдического щитка в верхнем левом углу штандарта. Но щиток этот не так сильно бросался в глаза и напоминал скорее вынужденный декор, нежели основной символ.

В ордене появились противоборствующие группировки? Хм, похоже на то…

— Как думаешь, Аделаида, кому принадлежит то знамя с Богородицей? — спросил Бурцев.

— Вообще-то, это штандарт ливонского ландмейстера.

— Ландмейстера?

— Ну да, тевтонского наместника в Ливонии и магистра Ливонского ордена. Некогда это был орден Меченосцев, основанный рижским епископом Альбертом фон Аппельдерном по подобию братства тамплиеров. В братство входили немецкие рыцари, главным образом из Саксонии. Их символом являлись красный меч и красный же крест на белом поле. Пять лет назад под селением Шауляй меченосцев разбил литовский князь Миндовг. В той битве погиб орденский магистр, а братство меченосцев потеряло треть своих рыцарей. Уцелевшим пришлось примкнуть к тевтонам. С тех пор вместо своих красных мечей на плащах и щитах они носят черные тевтонские кресты и именуются орденом Святой Марии немецкого дома в Ливонии. Или просто братством Ливонского дома. По сути, это ливонская ветвь Тевтонского ордена.

«Вроде как филиал, — сделал вывод Бурцев. — И кто же, интересно, его возглавляет?»

— Слиянием орденов занимался Герман фон Бальке, — с важным видом продолжала восполнять вопиющие пробелы в образовании супруга малопольская княжна. — Он возглавлял посольство, убедившее ливонцев встать под тевтонские знамена. Он же и был провозглашен ландмейстером Ливонии и магистром Ливонского ордена.

— Значит, тот хитроглазый толстяк и есть фон Балке?

Аделаида, задумавшись, покачала головой:

— Нет, вряд ли. Человек под ливонским знаменем слишком молод. Я думаю, фон Балке сидит по другую сторону от его преосвященства Вильгельма Моденского. Но вот почему… Хотя, погоди-ка. Кажется, я начинаю понимать. Если после Легницкой битвы и смерти Конрада Тюрингского новый гроссмейстер — верховный магистр тевтонов — так и не выбран, а его обязанности временно выполняет ландмейстер Ливонии, то где ж ему сидеть, как не под тевтонским флагом? Это вполне возможно: у Германа фон Балке большие заслуги перед братством Святой Марии, а величайшая заключается как раз в присоединении к ордену рыцарей-меченосцев и их земель. Впрочем, давай лучше послушаем герольда.

Снова над ристалищем зазвучала немецкая речь. Аделаида торжествующе улыбнулась:

— Слышишь, я не ошиблась! На поединок приглашаются рыцари, желающие продемонстрировать свою доблесть перед его святейшеством Вильгельмом Моденским, временным главой братства Святой Марии ландмейстером Германом фон Бальке и ландмейстером Дитрихом фон Грюнингеном из ливонских земель. Теперь ясно, кто нынче стоит во главе ливонцев. Понятно и почему эти двое смотрят друг на дружку волками. Если фон Бальке — ставленник прусских тевтонов, то фон Грюнинген — выходец из меченосцев. Но хватит об этом! Я хочу посмотреть бой.