Рыцарь обратил копье против нового и более опасного соперника. Чуть пропустил поводья меж пальцев, на что конь отреагировал легким поворотом, и, пришпорив скакуна, ринулся в атаку на степного лучника.

Татарский сотник не свернул. Бурангул скакал навстречу копейщику, чуть привстав в стременах. На тетиве — последняя стрела. В колчане — пусто. А обнажить саблю у Бурангула уже не будет времени.

Польский всадник укрылся за щитом и лошадиной шеей! Над стальным налобником коня и верхним краем щита виднелся только шлем-топхельм. Всадники стремительно сближались… Вот сейчас копье рыцаря ударит в открытую грудь степного стрелка! И кожаный панцирь не поможет. Вот сейчас!..

Бурангул спустил тетиву раньше.

Выпавшее копье ударило в землю. Рыцарь нелепо дернул головой, упал, зацепившись ногой за стремя, прогрохотал мимо. Готов! Татарская стрела торчала в смотровой щели шлема.

Бурангул осадил лошадь, протянул руку:

— Вацалав! Быстрее!

Одним прыжком Бурцев вскочил за спину кочевнику. Крепенькая кобылка даже не всхрапнула.

— Вовремя же ты тут появился! И как только успел?

— Имя у меня такое. «Рожденный бураном». — Бурангул гикнул. И воздух превратился в ветер. А потом ударили боевые барабаны.

Эхо тревожной дроби прокатилось по всему Доброму полю, пугая польских лошадей. А позади татаро-монгольского войска, на холмах у реки, поднялись сигнальные бунчуки, которых Бурцев еще не видел: овечьи кости и хвосты яков на длинных древках. Ну конечно, где ему такое видеть — воины Кхайду-хана при нем еще ни разу не отступали.

Надрывали глотки сотники и десятники. Всадники — и легковооруженные стрелки, и закованные в латы нукеры — торопливо поворачивали лошадей. Нет, это не было отступлением: непобедимые тумены бежали!

Погонял свою кобылку и Бурангул. А над далекими бунчуками, меж двух холмов у речки Несе вдруг возникло нечто… Яркое длинное тело. Хвост, развевающийся на ветру. Трепещущие крылья. Кошмарная черная морда с болтающимися под подбородком лентами и пучками нитей. Раззявленная пасть, из которой бьет сноп дыма и искр… Воздушный змей! Дракон с пороховым фейерверком!

— Смог! Смог вернулся! — раздались позади крики польских рыцарей [49] .

Замешательство в рядах поляков позволило кочевникам оторваться от преследователей. Степняки гнали коней к огнедышащему монстру. Взмывший высоко в небо воздушный змей служил прекрасным ориентиром для воинов Кхайду-хана.

Китайские штучки?! Конечно! Вне всякого сомнения! Опять Сыма Цзян, желтокожий советник Кхай-ду, что-то замыслил.

— Наконец-то! — прокричал на скаку Бурангул. — Все готово!

— Что готово? К чему готово?

— Нужно успеть! — только и ответил татарский юз-баши.

Дикая скачка и ветер в лицо — особо не поговоришь. Дальше они мчались молча. Прямо к дракону. Мчались вместе со всей татаро-монгольской ратью.

После необъятного простора Доброго поля в балке меж холмами, за которыми бился на ветру и плевался огнем воздушный змей, было тесновато для такого количества людей и лошадей. Но кочевники, не задумываясь, влетели в узкую горловину. Поляки в угаре погони — за ними. Доблестным рыцарям, обратившим в бегство непобедимое адово племя язычников, негоже бояться летающую ящерицу.

Но что за…

С дымным пыхом китайский воздушный змей-фейерверк вдруг разлетелся на бумажные куски. Головы монстра попросту не стало, а тлеющие клочья крыльев, тулова и хвоста медленно опадали на землю. Непредвиденное ЧП или еще один сигнал?

Это был сигнал. Дальше все происходило настолько стремительно, что Бурцев уже не успевал удивляться.

Сначала прогремел торжествующий вопль поляков. Потом ветер донес обрывистый крик Бурангула: «… ержись!»

В ту же секунду лошадь, повинуясь воле наездника, резко свернула в сторону. И не только она. Вся бегущая масса кочевников, словно по команде, развалилась надвое.

Бурангул с Бурцевым оказались в задних рядах и еще не успели вырваться из балки. Выносливая степная кобылка с двойной тяжестью на хребте все-таки не могла похвастать спринтерской скоростью. Татарский сотник лишь прижал лошадь к правому склону и продолжал гнать вперед.

Бурцев выглянул из-за плеча Бурангула. Взгляд выхватил котлован низины. Неглубокую Нису. Топкие малопригодные для боя рыцарской конницы берега. А за речушкой, под тем самым местом, где парил дракон, — последний оплот татаро-монгольского войска.

Неполная сотня спешившихся воинов копошилась возле трех десятков самострелов. Очень странных самострелов: что-то вроде арбалетов, только покрупнее и похитрее. Аркабалисты? Скорпионы? Или как там их еще… Каждый ощетинился длинными тяжелыми стрелами — в два-три ряда. Многозарядные, видать, штуковины.

За метательными машинами выстроилась тяжелая нукерская конница. Тысяча отборных всадников, личная гвардия Кхайду. Весь оставшийся резерв. А позади гвардейцев возвышался шатер самого хана.

Хорошая позиция. Но весьма сомнительно, что этот отряд остановит атаку всего польского воинства. Хотя…

Что-то здесь было не так. Ах, вот оно что: среди самострелов суетился невысокий человечек в длинном халате. Китаец Сыма Цзянь? Точно, он! Бурцев разглядел и дымки костров. На стрелах метательных машин тоже вроде бы вспыхивали яркие огоньки. Странно… Какой толк обстреливать сейчас противника зажигательными стрелами?

Глава 65

Старик-китаец взмахнул рукавом. Его помощники-стрелки разом спустили тетивы. Стрелы — длинные, толстые, будто обмотанные паклей, но вполне обычные стрелы — устремились к польскому войску. А потом, уже почти на излете, они перестали быть обычными.

Каждая стрела обрела вдруг дымный след, выплюнула сноп огненных искр и, подстегнутая невидимой силой, врезалась в плотную массу людей и коней. Взбесившиеся стрелы не отскочили от прочных доспехов, не упали на землю, не застряли в плоти, а закружились, заметались с невероятной скоростью, сея панику и смерть. И волоча за собой густой шлейф темного дыма.

Одна из стрел с шипеньем пронеслась на расстоянии вытянутой руки от Бурцева. Запахло порохом. И еще какой-то гадостью.

Сзади закричали. И еще. И еще громче.

Первыми пали двое отставших кочевников, чьи израненные лошади оказались недостаточно расторопными, чтобы убраться с пути смертоносных снарядов. Бедняг просто смело с седел, прошило насквозь. А мгновение спустя дымящиеся стрелы бесновались уже среди поляков. Пороховые заряды, привязанные к наконечникам, сыпали искрами, разрывались смертоносными фейерверками и пугали непривычных к оглушительному шипению, грохоту и ярким вспышкам рыцарских коней. В низине растекался едкий удушливый дым.

По дикой, непредсказуемой траектории огромные стрелы носились, теряя оперения и обламывая древки, будто сорвавшиеся с привязи демоны. Никакие латы не могли уберечь того, кто оказывался на их пути.

Так вот они какие, огненные стрелы китайского мудреца!

Бурцев был рад необычайно, когда кобылка Бурангула все-таки вынесла их из-под обстрела. А стрелки Сыма Цзяна уже заряжали метательные орудия заново. Три человека пробежали вдоль рядов, поджигая факелами фитили пороховых зарядов на стрелах.

Сыма Цзян еще раз взмахнул рукавом — и новый залп ударил в рыцарей Силезии, Ополья и Великопольских земель. Первые ряды были опрокинуты. Следующие за ними — тоже. Остальным пришлось сдерживать коней, чтобы не переломать животным ноги об убитых и раненых.

Искрящиеся огоньки вновь заметались между холмами, пробивая металл и живую плоть, оставляя за собой смрадный след. Тяжелый дым постепенно покрывал сплошной завесой все пространство между холмами. Поляки почти не кричали — из зловонного облака все больше доносился натужный кашель.

Бурангул остановил лошадь. Здесь, в трехстах метрах от балки, они были в относительной безопасности.

До оврага летели стрелы, пущенные обычной тетивой, потом горящий фитиль поджигал пороховой заряд, и под острыми наконечниками включалась уже реактивная «тяга».