Да, нехилый новгородцам достался князь. Здоровый, широкоплечий с небольшой курчавой бородкой. Молод, правда, — моложе Бурцева, наверное. Так ведь понятно: двадцать два годка должно быть сейчас Александру.

В возрасте князю уступал, пожалуй, только безусый паренек с горящими очами и щеками. Сразу видно — храбр без меры, но горяч и ни выдержкой, ни воинской сметкой не отличается. Юнец щеголял дорогой одеждой и был схож ликом с Ярославичем.

Собственно, это и объясняло его присутствие на собрании старших мужей и мудрых военачальников. Брательник никак, младшой. Помнится, имелся у Невского брат Андрей, князь Переславский.

Даже здесь, в своем собственном шатре и среди ближайших соратников, князь не снимал кольчуги и не расставался с мечом. Видать, вправду опасается покушений. А может, просто сказывается многолетняя привычка прирожденного воина, чувствующего себя неуютно без звонкого металла на теле и в ножнах. Бывает и так…

Поверх кольчуги на князе алеет плащ с золотой наплечной застежкой — гораздо более массивной, крупной и заметной, чем у покойного Домаша Твердиславича. Дорогие сапоги красного сафьяна не стоят неподвижно. Острый носок правого чуть заметно притопывает. Князь думает, князь размышляет… Умнющие карие глаза под густыми бровями внимательно изучали вошедших.

Позади Александра застыл русоволосый воин при полном вооружении. Оруженосец? Телохранитель? Скорее, и то и другое в одном флаконе. Худой, жилистый, вроде невзрачный, однако Бурцев сразу распознал в нем опытного бойца.

Глава 22

— Ну, гости дорогие, рассказывайте, кто такие да с чем пожаловали? — заговорил наконец Александр.

Голос оказался под стать осанистому князю — уверенный, громкий.

Ответил Бурцев. А кому еще? Не китайцу же и не поляку с полячкой? Он, конечно, знал, что Дмитрий и Бурангул уже поведали князю о цели их визита. Но таков этикет: князь спрашивает — отвечай.

— Идем из польских земель. К тебе хотим присоединиться, княже. Немца бить.

— Вместе с девкой, что ли? — усмехнулся Александр.

Бурцев мысленно чертыхнулся. Действительно, странная ситуация. Но лучше не изворачиваться, а говорить правду, пусть дозированную, но правду. Тогда авось пронесет. И побыстрее, как можно быстрее, надо отвлечь внимание князя от бывшей шпионки ландмейстера фон Балке.

— Она… Это Ядвига Кульмская — возлюбленная польского рыцаря благородного пана Освальда Добжиньского. Пан Освальд уже не первый год ведет лесную войну против крестоносцев и их польских приспешников из Куявии и Мазовии. Его ближайшие соратники — литвин Збыслав и прусс Адам уже примкнули к твоему войску вместе с Дмитрием и Бурангулом.

— Да, мне известно об этом.

Теперь голос Александра был бесстрастным. А глаза — колючими. «Пусть Збыслав, Адам, Дмитрий и Бурангул отвечают за себя, а вы — за себя», — говорили эти глаза.

Бурцев вздохнул: много, ох много, видно, недругов у князя, раз так недоверчиво смотрит сейчас Ярославич.

— А этот кто такой? — Александр, нарушив паузу, кивнул на китайца. Княжеские очи вдруг вспыхнули, озорно блеснули. — Тоже поляк, что ль?

По лавкам прокатились негромкие смешки. Бурцев — и тот не удержался от улыбки.

— Нет, княже. Китайский мудрец то, советник Кхайду-хана Сыма Цзян. Ходил с татарами на Польшу, строил для хана пороки и готовил огненный заряд. Потом…

Он запнулся. Стоит ли вдаваться в подробности и рассказывать о поисках Сыма Цзяном в чужих краях башни ариев? Нужно ли вообще о ней упоминать? Нет, пожалуй, обойдемся. Все равно ведь не поверят. А поверят — сочтут, чего доброго, каким-нибудь колдуном. Фиг потом договоришься с православным князем.

— … потом он отстал от войска. Во время битвы с богемским королем Венцеславом.

— Допустим. Ну, а ты-то сам откуда здесь взялся? Где по-русски говорить научился?

— Так я родился на Руси, — опустил глаза Бурцев. Уточнять дату рождения не будем… — Только скитался долго по миру. Странник я, княже, калика перехожий. Кличут Василием, а если на польский манер, то Вацлавом. Немцы под Сродо-градом меня живота лишить хотели, да юзбаши татарский Бурангул от лютой смерти спас. Так я и прибился к Кхайду-хану, а уж там попал в дружину к Дмитрию.

— Прибился и в большие люди выбился, калика, — заметил Александр. — Дмитрий и Бурангул в один голос утверждают, будто именно под твоим началом была разбита немецкая «свинья» у польского града Легница.

— Было такое, — не стал скромничать Бурцев, — за то мне ханская золотая пайзца дадена.

— Да, о пайзце я тоже наслышан. И о том, как крепость немецкую вы взяли…

— И такое было. Только не немецкая то крепость. На самом деле это замок пана Освальда. Крестоносцы его захватили. А мы отбили.

— А еще Дмитрий с Бурангулом говорят, будто в том замке вы самого великого магистра орденского порешили.

— Порешили, — согласился Бурцев.

— И еще кое-что говорят…

Он насторожился.

— Они так тебя расхваливали, что ненароком обмолвились о колдовском оружии, которым ты, якобы, владеешь. Какие-то там диковинные самострелы, снаряженные смертоносными невидимыми стрелами, железная труба, извергающая разрушительный гром и пламя, сосуды, начиненные магическим огнем…

Ну конечно! Переброшенные из будущего «шмайсер», ручные гранаты, фаустпатрон и пистолет эсэсовца-переговорщика — все это он действительно использовал в прошлогоднем бою за Взгужевежу.

— Юлдус, унбаши верного нашего союзника Арапши, — князь кивнул на незнакомого и невозмутимого степняка, — тоже добавил к словам твоих друзей много интересного. Он рассказал, как погиб отряд Домаша и Кербета. Рассказал о бое в Моосте. Рассказал о гигантской летающей птице, убивающей сверху, и о ползающем драконе-колеснице, за железным панцирем которого прячутся люди. Юлдус говорит, тебе знакомы эти твари.

Так вот оно что… Вот ради чего их пригласили в княжеский шатер. Да не их, собственно. Освальда, Сыма Цзяна и Ядвигу доставили сюда в качестве бесплатного приложения — до кучи. А основной разговор будет с ним, с Бурцевым.

— И потом, — продолжал князь. — Ведь именно ты пригнал в мой лагерь эту… уж не знаю, как сказать… Не то заколдованную самоходную телегу, не то зверя невиданного. Да еще привез на нем никчемного юродивого немца в странных заморских одеждах, который несет всякую чушь, а о ливонском войске рассказать толком ничего не может. Юлдус утверждает, будто немец тот побывал в чреве железного дракона-ашдаха. Должно быть, там бедняга и повредился в уме. Еще Юлдус говорит, что пригнанная тобой зверь-телега тоже способна извергать гром и метать невидимые стрелы. И будто бы она во всем послушна тебе.

Так-с, похоже, формальная часть допроса закончена. Князь приступал к основной — к тому, что его действительно интересовало и чего не могли объяснить ни Бурангул, ни Дмитрий, ни Юлдус, ни кто-либо другой.

— Скажи, Василий, ты колдун?

Тон князя переменился. Освальд, Ядвига и даже Сыма Цзян насторожились, почувствовали, что дело запахло керосином.

— Нет, княже, — тихо, но твердо сказал Бурцев. — Я не колдун.

Народ на лавках глухо зароптал.

— Тогда объясни нам, откуда взялась вся эта дьволыцина и как тебе удается подчинять ее своей воле?

Бурцев нутром почувствовал: вот он, момент истины! Сейчас необходимо убедить Александра, убедить во что бы то ни стало. Ибо другого шанса ему уже не дадут.

Он прикоснулся к биноклю. Когда Дружининки из лагерного дозора изымали у них оружие, этот нагрудный футляр с закрытыми окулярами Бурцеву оставили, однако личный страж Александра оказался более бдительным. Едва потенциальный колдун тронул свою коробку, как неприметный телохранитель кошкой выскочил из-за княжеской спины, прикрывая собой господина. Мгновение — и обнаженный меч уткнулся заточенным острием Бурцеву в грудь. «Шустрый малый», — только и успел подумать тот.

— Савва, назад! — приказал Александр. — Я пока еще сам способен себя защитить.